Мой Келдыш

Михаил Романович Шура-Бура,
ИПМ им.М.В.Келдыша

Вспоминая Мстислава Всеволодовича как человека и нашего руководителя, с которым мне посчастливилось общаться в течение многих лет, выполняя его конкретные поручения, действуя по его указаниям, хочу описать черты его характера на конкретных эпизодах, свидетелем которых мне довелось быть.

Мстислав Всеволодович был не лишен доброты, но, несомненно, был требовательным и жестким человеком. Он не терпел халатности ни в чем. Сам он делал все, чтобы добиться целей, которые ставил перед собой и всем коллективом. При исходной позиции доверия он очень жестко оценивал тех, кто лукавил или проявлял халатность, что-то не доделывал. Внутренняя доброта, исходная доброжелательность не мешали ему быть жестким.

Я начал работать в нашем институте в 1953 г., а до этого преподавал в Артиллерийской академии и на Физтехе, параллельно работая в Стекловке (МИАН им. В.А. Стеклова) и в ИТМиВТ. К этому времени я по работе уже был близок к руководителям и директорам, часто с ними встречался, хотя в иерархии начальства занимал скромное место. В ИПМ (он назывался тогда ОПМ) я сразу ощутил различие между директором Келдышем и теми руководителями, тоже достойными и уважаемыми людьми, с которыми общался раньше. Резкое различие заключалось в том, что если ты пришел к Келдышу по какому-то делу, то во время разговора без приглашения не мог войти ни зам. директора, ни секретарь парторганизации, ни еще кто-то с целью обсудить свои вопросы, оттеснив тебя и твое дело куда-то в сторону. Секретари были во всех институтах, и там такое случалось постоянно. В ИПМ же с этим был полный порядок.

Думаю, что, став президентом Академии наук, Мстислав Всеволодович столкнулся с отсутствием четкости и ответственности в работе аппарата Президиума и был вынужден достаточно круто наводить порядок и дисциплину исполнения решений и распоряжений.

Присутствовал я как-то в Президиуме АН на совещании по вычислительной технике, которое созвал Мстислав Всеволодович. Среди участников были люди из министерств и ведомств, из Управления армии. Обсуждались разные вопросы. Помню, открылась дверь, а в это время выступал кто-то из военных, и зашел главный ученый секретарь А.В. Топчиев, не приглашенный на это заседание. Выступавший сразу замолчал, но Келдыш сказал: "Продолжайте, пожалуйста". С Топчиевым даже не поздоровался. Тот подошел и сел рядом с Келдышем. Келдыш, не обернувшись в его сторону и ни слова не сказав, обратился к выступавшему и задал ему вопрос, потом другой. Топчиев посидел, посидел и вышел не солоно хлебавши. Принцип — занимаемся делом, кто не приглашен, не приходи — Мстислав Всеволодович соблюдал неукоснительно.

Помню, как мне, допущенному ко всяким секретам, представилась возможность поехать за границу в составе делегации АН СССР. В соответствии с тогдашними нормами надо было дождаться утверждения этой поездки на весьма высоком уровне, где с этим никогда не спешили. Потеряв надежду на быстрое решение вопроса, я рискнул уехать в краткосрочный отпуск и, вернувшись, узнал, что накануне делегация отбыла в Польшу, и отправлять меня отдельно в иностранном отделе Президиума академии не захотели. Так случилось, что в тот же день я встретил Мстислава Всеволодовича, который тут же спросил, почему я в Москве, а не в Варшаве. Узнав о причине, сказал: "Вернитесь в иностранный отдел и передайте, что я велел Вас отправить".

В иностранном же отделе мне снова отказали, заметив: "Мало ли что сказал Келдыш...".

Зная Мстислава Всеволодовича, я не решился скрыть от него такой оборот событий. И в тот же день без оформления заграничного паспорта по так называемой "групповой визе" с количеством человек = 1 меня отправили в Польшу. Возвратившись из заграничной поездки, я узнал, что одного из начальников в иностранном отделе Президиума АН на 4 месяца понизили в должности.

Но, конечно, не это качество — быстро и четко наводить порядок и дисциплину в окружающей его среде — было главным достоинством Келдыша. Уникальным даром Мстислава Всеволодовича, выделявшим его среди многих, было умение вникнуть в существо дела буквально на ходу. Бывало, послушав информацию о проблеме, которой ранее не занимался, он задавал самые существенные вопросы, мгновенно схватывал самою суть. Ему "лапшу вешать на уши" было совершенно бесполезно, он это мгновенно понимал. Он умел четко сформулировать задачу и наметить, по какому пути ее нужно попытаться решать. За свою уже долгую жизнь я ни у кого не встречал такого яркого и светлого ума, который мог ухватить самое главное в любом вопросе. Это был человек, все быстро и глубоко понимавший.

Михаил Романович Шура-Бура
1918 – 2008

Мстислав Всеволодович обладал многими замечательными качествами руководителя. Но мне хочется остановиться на тех, которые для меня были очень важными. Как я отметил, он не был мягким руководителем. Мы все чувствовали его требовательность и с удовольствием, даже наслаждением, старались максимально хорошо выполнять то, что он поручал. С другой стороны, он был человеком, который предоставлял людям большую свободу, приветствовал инициативу. Больше того, Мстислав Всеволодович принадлежал к числу начальников, которые воспринимали идеи других и которым, несмотря на их высокое положение и строгость, можно было и смелое слово сказать, даже слово осуждения его действий. Это очень редкое свойство характера. Я в молодости был резковат с начальниками, и после ухода Мстислава Всеволодовича мне еще долго пришлось адаптироваться к новой ситуации.

Опишу один характерный случай. Когда мы на "Стреле" старались быстрее отладить программу расчета атомного взрыва, то в какой-то момент стало понятно, что задача не идет из-за "хитрой" ошибки в самой машине. Но тесты ничего не отлавливали, тогда как задача то считалась, то сбивалась, и получался "аварийный останов". Мы тратили много усилий и времени в поисках этой неисправности, сидя днями и ночами, сменяя друг друга за пультом машины.

Однажды, придя в институт, я обнаружил, что вместо работ по поиску неисправности пускаются демонстрационные тесты, на которых машина работает, потому что Мстислав Всеволодович должен вот-вот привезти больших начальников из Госплана, чтобы показать им работающую вычислительную машину.

— Нечего здесь устраивать потемкинские деревни, — вспылил я и распорядился запустить задачу.

Через некоторое время в зал зашел Мстислав Всеволодович, сопровождаемый важными людьми, рассказывая гостям о "Стреле" и стараясь убедить их в том, что вычислительные машины необходимо создавать, не жалея на это государственных средств... Гости походили, посмотрели, и даже неработающая машина произвела на них большое впечатление. "Стрела" — кто ее помнит, согласится со мной — была очень эффектной, зрелищной машиной: горят сотни ламп, многие их них мигают, — красивая машина в красивом зале!

Потом в течение дня я зашел к директору с докладом о текущих делах, а он мне говорит: "Михаил Романович! Конечно, устраивать потемкинские деревни не надо. — (Кто-то ему уже передал). — Но все-таки нужно и уметь показать машину работающей! Но, впрочем, все прошло хорошо".

Эти "потемкинские деревни" никак не отразились на отношении ко мне Мстислава Всеволодовича, хотя я на своем веку с другими начальниками испытывал на себе совершенно противоположные эффекты. Эта черта характера Мстислава Всеволодовича была удивительной.

Я убежден, что Мстислав Всеволодович мне доверял и часто делился со мной своими мыслями по многим проблемам. Мы много общались, быть может, потому, что его очень интересовали вычислительные машины и программирование на них. Он ощущал их острую необходимость для решения уже стоявших конкретных задач, предвидел грядущее значение вычислительной техники.

Начальный период развития ЭВМ в нашей стране совпал с одной из многих кампаний борьбы с "враждебными" идеологиями и носителями таковых. С легкой руки проходимцев от науки и благословения вождей, ЭВМ оказались под подозрением, а кибернетика — бранным словом. Соблюдая внешнюю корректность, Мстислав Всеволодович знал цену таким кампаниям и руководствовался интересами конкретных дел. В частности, он вместе с М.А. Лаврентьевым первым организовал экспериментальный счет атомных задач на еще не доведенной до конца, но уже худо-бедно работавшей электронной вычислительной машине БЭСМ-1 в ИТМиВТ. Эти и предстоящие работы на ЭВМ требовали привлечения способных и энергичных молодых специалистов, без оглядки на их идеологическое "нутро", что не всегда нравилось властям предержащим. Под подозрением в ненадежности оказался и ставший впоследствии широко известным программистом Всеволод Серафимович Штаркман. Соответствующие органы отказали ему в допуске. Потеря Штаркмана представлялась мне, как руководителю работ, крайне нежелательной, и я не без колебаний пошел к директору. Тогда я еще плохо знал Мстислава Всеволодовича и ожидал "разноса" в ответ на мою просьбу о поддержке, аргументированную интересами дела, но был поражен его спокойной реакцией и обещанием решить вопрос. Мстислав Всеволодович добился отмены этого "вето", Штаркмана мне в отделе оставили.

Хотелось бы вспомнить случай более серьезный с точки зрения общественной значимости. В конце 60-х и начале 70-х годов, как известно, власти и интеллигенция были недовольны друг другом. Мстислав Всеволодович занимал высокий пост, и интеллигенция в каком-то смысле причисляла его к власти. Чувствуя свою ответственность за то дело, за которое он взялся, и все еще веря в цели и идеалы, стоявшие перед обществом, в том числе и официальные, М.В. Келдыш не одобрял диссидентства. Не одобрял он и позиции и действий А.Д. Сахарова, хотя очень высоко ценил его как ученого и в этом смысле старался сохранить его для науки и оставить в академии, признавая, не только официально, невозможность участия Андрея Дмитриевича в разработках атомного оружия.

Среди программистов появился свой заметный диссидент — В.Ф. Турчин, подписавший статью в журнал "Коммунист" вместе с А.Д. Сахаровым. Из-за своих взглядов и действий В.Ф. Турчин был вынужден тогда уехать из Обнинска, где работал как физик. Приехав в Москву, он переключился с физики на функциональное программирование, создав совершенно новое направление — РЕФАЛ. Я диссидентом никогда не был, но мне хотелось помочь Турчину как талантливому ученому, у которого к тому же не было жилья. Пошел к Мстиславу Всеволодовичу, объяснил ему все, и тот поддержал Турчина — взял на работу к нам в отдел и выделил квартиру. В разговоре же с Турчиным я договорился, что он "прекращает диссидентство", но если захочет возобновить свою общественную деятельность, то он сообщит мне и предварительно уволится из ИПМ.

Завершая эту заметку, не могу не сказать о заботе, проявленной Мстиславом Всеволодовичем в отношении лично меня. В 1968 г. я тяжело заболел, но оказался окруженным в академической больнице необычайным комфортом и вниманием, благодаря заботе Келдыша, хотя с моей стороны никаких просьб не поступало. Если бы такого исключительного врачебного внимания ко мне не было, я мог бы отправиться на тот свет. Считаю, что я своей жизнью обязан Мстиславу Всеволодовичу, и у меня не хватает слов, чтобы выразить свое горе по поводу того, что мы потеряли такого человека, что он так рано ушел от нас. Это ужасно... Ведь я сейчас старше его...

1991, 1996, 2001 г.