Фаталист

Владимир Федотович Дьяченко,
ИПМ им.М.В.Келдыша

Когда хоронили М.В., мне почему-то досталось нести венок с белой лентой, на которой было написано "От родственников". На Красной площади был траурный митинг. На мавзолее — Политбюро, мы в толпе на трибуне рядом. Речи. Кто-то говорит о трех великих "К": Курчатов, Королев, Келдыш.

— Ну, а ты что скажешь, — спросил меня сосед.

— Скажу, что в нем было некое чудо.

Все вельможи, с которыми я сталкивался, казались сделанными из неорганической материи. И такое состояние было для них естественным. Они могли шутить или злиться, но все равно оставались глыбами. М.В. в приватном общении оставался всегда нормальным, порядочным человеком, не давая ни малейшего повода ощутить разницу в интеллекте или общественном положении. Более того, всегда ощущался его интерес к тебе как личности.

В 1951 г., когда я после университета попал в МИАН, М.В. был заместителем директора, курировал наше расчетное бюро (К.А. Семендяев, И.М. Гельфанд). Деловую встречу с ним помню лишь одну, но в известном смысле историческую. Рассказывали ему только что изобретенный "метод прогонки". Он моментально предложил решать этим методом уравнение Лапласа, произнеся впервые термин "матричная прогонка". Я ничего не понял, но реакция И.М. Гельфанда и О.В. Локуциевского была восторженной.

В основном же видел я М.В. на вечерах, торжественных и не очень, которых было множество. Он неизменно пользовался большим успехом у девушек. Они у него — тоже.

Более близкое и частое общение началось в 1953 г., когда было создано ОПМ и он стал его директором. При переезде на Миусскую он сам, прихрамывая, носил связки книг из машины в свой новый большой кабинет, где они стоят, наверно, и сейчас.

Организовались отделы. Наш — № 2 с заведующим И.М. Гельфандом (потом им стал О.В. Локуциевский, а сейчас Р.П. Федоренко). До этого в Расчетном бюро решались, в основном, задачи обжатия изделий, и вычисления производились армией девушек на ручных электро-механических арифмометрах "Мерседес". Теперь же начался у нас век ЭВМ.

Свои машины в ОПМ ("Стрела", М-20, "Восток" и т. д.) появились несколько позже, и первое время работали на БЭСМ-1 в ИТМиВТ. Мы писали формулы расчетных алгоритмов, в отделе программирования их превращали в машинные коды и, наконец, В.А. Сарычев и В.С. Штаркман проводили расчеты конкретных задач на машине. Это были задачи серии "К". Название по первой букве фамилии директора.

Вначале к программированию мы относились как к делу техническому и непрестижному. Но в 1955 г. пришлось написать программу (И-12) самостоятельно, и с тех пор я с удовольствием программировал и проводил задачи сам. В те годы — программы в трехадресном машинном коде, а машина работала только ночью.

Жизнь была интересная. Например, отдыхаю я в отпуске на Рижском взморье и вдруг получаю телеграмму: "Связи производственной необходимостью срочно вылетайте Москву тчк Директор академик Келдыш". И я лечу на самолете за государственный счет. Предстояло испытание изделия, реализующего "третью идею" А.Д. Сахарова.

Систематически, еженедельно, в кабинете М.В. собирался семинар — дюжина научных сотрудников. Уютная атмосфера. М.В. за столом с сигаретой. У каждого свое постоянное место — мое в углу дивана. М.В. вел заседания интересно и спокойно, добиваясь полной ясности. Но бывали исключения. Как-то Я.Б. Зельдович, стоя у доски, решил объяснить публике, что такое псевдодифференциальный оператор. Между ним и М.В. произошел такой диалог:

3: Все, как обычно. Подставляем, интегрируем и т. д.

К: Нет, не подставляем.

3: Ну как же, подставляем…

К: Нет…

Разговор зациклился. Оба — упрямые, не уступают. В наступившей накаленной тишине я пытаюсь острить и произношу вполголоса: "псевдоподставляем". Взрыв хохота. Обстановка разрядилась. Семинар покатился дальше. Что такое псевдодифференциальный оператор, осталось неизвестным.

Отношение М.В. к нашему отделу было особое. Он числился в нашей партийной группе, платил у нас взносы, так что я знал величину его зарплаты (сейчас точно не помню, но большая). Своего аспиранта — Р.П. Федоренко — пристроил в наш отдел. На юбилее И.М. Гельфанда сказал: "Это честь и счастье для института, что в нем работает такой ученый". На партсобрании, где нужно было осудить "подписантов", несмотря на просьбу М.В. сделать это единогласно, я воздержался. Вечером ко мне домой приехали С.П. Курдюмов и Р.К. Казакова. Из их слов я понял, что М.В. на меня не обиделся, но рекомендовал разобраться в мотивах. Мы с ними просидели полночи, усидели бутылку коньяка и ничего не выяснили. Серьезных последствий моя фронда не имела, да и все "дело" вскоре растаяло.

В воспоминаниях А.Д. Сахарова проскальзывают упреки М.В. за лояльность режиму. Да, он был лицом режима, человеческим (так же, как, например, И.О. Дунаевский). А диссидентами одни становились потому, что были добрые, другие — потому что злые. Я это понял только теперь.

Возможно, М.В. был просто выше всей этой "объективной реальности". Как-то он заметил:

— А я фаталист. Все притрется и наладится.

— Но сколько при этом сгорит нервной энергии, — возразил я. Он согласился.

Воспоминания — это всегда воспоминания о себе. М.В. трижды давал мне квартиры, трижды награждал меня, твердо поддержал меня на защите диссертации, без сомнений представлял мои работы в ДАН и т. д. Разумеется, я благодарен ему за все это. Но главное — благодарен за его нетривиальное отношение ко мне. Оно позволило мне уважать себя.

Передо мной неизменно висит его фото. В Риге ему стоит памятник.

12 февраля 2001 г.